СОКОЛОВ Владимир | Поэзия XX века | Антология Нефертити

Владимир СОКОЛОВ


Венок

Вот мы с тобой и развенчаны.
Время писать о любви...
Русая девочка, женщина,
Плакали те соловьи.
Пахнет водою на острове
Возле одной из церквей.
Там не признал этой росстани
Юный один соловей.
Слушаю в зарослях, порослях,
Не позабыв ничего,
Как удивительно в паузах
Воздух поет за него.
Как он ликует божественно
Там, где у розовых верб
Тень твоя, милая женщина,
Нежно идет на ущерб.
Истина не наказуема.
Ты указала межу.
Я ни о чем не скажу ему,
Я ни о чем не скажу.
Видишь, за облак барашковый,
Тая, заплыл наконец
Твой васильковый, ромашковый,
Неповторимый венец.

«Как я хочу, чтоб строчки эти...»

Как я хочу, чтоб строчки эти
Забыли, что они слова,
А стали: небо, крыши, ветер,
Сырых бульваров дерева!
Чтоб из распахнутой страницы,
Как из открытого окна,
Раздался свист, запели птицы,
Дохнула жизни глубина.

«Мне не может никто и не должен помочь…»

Мне не может никто и не должен помочь.
Это ты понимаешь сама.
Это ранняя рань, это поздняя ночь,
Потому что — декабрь и зима.
Это скрип одиноких шагов в темноте.
Это снег потянулся на свет.
Это мысль о тебе на случайном листе
Оставляет нечаянный след.
А была у тебя очень белая прядь,
Потому что был холод не скуп.
Но она, потеплев, стала прежней опять
От моих прикоснувшихся губ.
Ты шагнула в квадратную бездну ворот.
Все слова унеслись за тобой.
И не смог обратиться я в тающий лед,
В серый сумрак и снег голубой.
Я забыл, что слова, те, что могут помочь, —
Наивысшая грань немоты.
Это ранняя рань, это поздняя ночь,
Это улицы, это не ты.
Это гром, но и тишь, это свет, но и мгла.
Это мука стиха моего.
Я хочу, чтобы ты в это время спала
И не знала о том ничего.

Муравей

Извилист путь и долог.
Легко ли муравью
Сквозь тысячу иголок
Тащить одну свою?
А он, упрямец, тащит
Ее тропой рябой
И, видимо, таращит
Глаза перед собой.
И думает, уставший
Под ношею своей,
Как скажет самый старший,
Мудрейший муравей:
«Тащил, собой рискуя,
А вот, поди ж ты, смог.
Хорошую какую
Иголку приволок».

«На влажные планки ограды...»

На влажные планки ограды
Упав, золотые шары
Снопом намокают, не рады
Началу осенней поры.
«Ты любишь ли эту погоду,
Когда моросит, моросит
И желтое око на воду
Фонарь из-за веток косит?»
«Люблю. Что, как в юности, бредим,
Что дождиком пахнет пальто.
Люблю. Но уедем, уедем
Туда, где не знает никто».
И долго еще у забора,
Где каплют секунды в ушат,
Обрывки того разговора,
Как листья, шуршат и шуршат...

«На остановке автобусной…»

На остановке автобусной,
В черном осеннем пальто...
Не понимаю я - что бы с ней
Связывало? Да ничто.
Так почему же по городу
Осенью, а не весной
Еду в обратную сторону
Я у нее за спиной?
Так отчего же, - встревоженный
Чувствуя косвенно взгляд,
На остановке непрошеной
Я выхожу наугад?
И в молодой неизвестности,
В лиственный канув обвал,
Долго шатаюсь по местности,
Где никогда не бывал.
            1978

«Пластинка должна быть хрипящей...»

Пластинка должна быть хрипящей,
Заигранной... Должен быть сад,
В акациях так шелестящий,
Как лет восемнадцать назад.
Должны быть большие сирени -
Султаны, туманы, дымки,
Со станции из- за деревьев
Должны доноситься гудки.
И чья- то настольная книга
Должна трепетать на земле,
Как будто в предчувствии мига,
Что все это канет во мгле.

«Прошу тебя, если ты не можешь забыть...»

Прошу тебя, если ты не можешь забыть
И если увидеться хочешь,
Придумай, о чем нам с тобой говорить
(Ты женщина - ты и хлопочешь).
О прежнем не скажешь моим языком,
Как дождик, оно перестало.
Увяло под беглым твоим каблуком.
Крапивою позарастало.
Прошу тебя, если надежд не унять
И тянет, убив, повидаться,
Придумай, как лучше тебя мне узнать,
Во множестве не обознаться.
Скажи: мой единственный, под фонарем
В толпе, задохнувшись от бега,
Стоять буду в шляпке - с вуалью, с пером,
В слезах прошлогоднего снега.

«Спасибо, музыка, за то…»

Спасибо, музыка, за то,
Что ты меня не оставляешь,
Что ты лица не закрываешь,
Себя не прячешь ни за что.
Спасибо, музыка, за то,
Что ты единственное чудо,
Что ты душа, а не причуда,
Что для кого-то ты ничто.
Спасибо, музыка, за то,
Чего и умным не подделать,
За то спасибо, что никто
Не знает, что с тобой поделать.
            1960